Еще несколько лет назад душным летним вечером Гарри остался бы допоздна на улице и, спрятавшись в цветнике Дурслей, смотрел бы на звезды. Тогда они были для него лишь водоворотом мерцающих огоньков без форм и определенного небесного курса, но даже тогда они позволяли ему спастись от страданий, которыми была наполнена его жизнь. Каждая крошечная точка в небе представляла собой бесконечные неведомые миры с огромными возможностями, и он бы тянулся к ним, пытаясь прикоснуться, чтобы затем вернуться с пустыми руками. Он пытался бы снова и снова, надеясь, что однажды достигнет чего-то.
Сидя на улице возле Норы, Гарри снова смотрел на ясное вечернее небо, хотя и не знал зачем. В прошлом году ему представилась возможность избежать летнего сожительства с Дурслями. Ему было тяжело осознавать, что лишь несколько лет назад он и понятия не имел о том, где находится какое-либо созвездие и что означает его перемещение. Он понятия не имел о том, как составлять карту звездного неба, и не знал ни одного названия многочисленных лун Юпитера (хотя, если учитывать то, как плохо он сдал С.О.В.у по астрономии, вероятно, он до сих пор не умел этого делать).
Всего несколько лет назад он не представлял, что у него есть крестный, названный в честь одной из этих звезд, и что однажды он погибнет. Он не знал, что является частью какого-то проклятого пророчества, которое гласило, что он должен либо убить, либо быть убитым.
Возможно, именно от этого он и пытался убежать, хотя понимал, что звезды с их скрытыми значениями и тайнами прошлого не помогут ему. Они не были его друзьями.
Нет, вечернее небо больше не помогало ему убежать, и он искал взглядом что-то другое.
Он услышал взрыв смеха, доносящегося из дома, – накануне приехали близнецы и привезли свои последние изобретения – но у него не было никакого желания опять присоединиться к ним. Это была вечеринка по случаю его дня рождения, и ему следовало бы быть там, но сейчас комната, наполненная смеющимися людьми, была всего лишь комнатой со слишком большим количеством пива.
Вместо этого он прихлопнул жужжащее около уха насекомое и стал наблюдать за тем, как несколько гномов, выброшенных накануне, пытаются пробраться в сад под покровом тьмы.
– Прячешься, да?
Внезапное появление Гермионы поразило его. Он настолько потерялся в своих мыслях, что не услышал ни скрип задней двери, ни звука ее шагов, пересекающих лужайку.
– Очевидно, не очень удачно, – сказал Гарри. Гермиона села возле него и предложила бутылку охлажденного сливочного пива. Он сделал глоток и пристроил бутылку в траве так, чтобы та не разлилась.
– Спасибо.
В течение следующих долгих минут ни один из них не произнес ни слова. Гарри почувствовал, что ему неудобно из-за этого молчания, но он не знал, что сказать. Он тосковал по ней в течение последних нескольких недель, поскольку его гнев постепенно превратился в грусть, но он боялся, что не сможет держать свои чувства под контролем, если заговорит о них. Даже притом, что это не имело значения для Гермионы, он знал, что если он покатится по наклонной, то будет не в состоянии вернуться. Гермиона вздохнула и собралась вставать, но Гарри остановил ее. Он не знал, зачем. Он пришел сюда для того, чтобы побыть одному, но он не…. он не знал. Возможно, одиночество – это было не то, в чем он нуждался после всего, что случилось.
– Ты когда-нибудь собираешь разговаривать со мной? – спросила Гермиона, и Гарри краем глаза заметил, что она пристально смотрит на него.
– Я не знаю, что сказать, – произнес он, и это была правда. Он не ответил ни на одно ее письмо, присланное за лето (писать каждый день Ремусу или миссис Уизли казалось более чем достаточно) и даже когда вчера она приехала в Нору, он сделал все возможное, чтобы избежать встречи в ней. Он не говорил с Роном о том, что произошло в прошлом учебном году. Рон позволял ему делать то, что Гарри считает нужным. Рона не волновало, что их основным занятием были безмолвные полеты в загоне на метле.
Он знал, что с Гермионой все будет иначе, и не ошибся. Она полвечера пыталась подловить его где-нибудь в углу, но ему всегда удавалось избежать встречи. Когда он вышел на улицу некоторое время назад, он подумал, что Рону удастся занять ее вечеринкой, и он сможет побыть один. Он ошибался.
– Как насчет: «Привет Гермиона. Как провела лето?» для начала? – спросила она, беря с травы бутылку сливочного пива и делая медленный глоток. Это было движение, которое удивило его, хотя Гарри не мог понять почему. Гермиона вернула ему бутылку, и он, взболтав пену, пристроил ее с другой стороны.
– Привет Гермиона. Как провела лето? – спросил он, и она улыбнулась.
– Ужасно, с тех пор как ты не ответил на мои письма. Я пыталась дозвониться до тебя. Твой дядя сказал тебе об этом? Он ответил, что тебя нет дома. Где ты был? А еще оно было очень долгим, потому что я вынуждена была проводить его вдали от всего, что действительно меня интересует. Франция – это уже не то, но после прошлого лета мои родители настояли. Я должна была быть счастлива, что они так заботятся обо мне и хотят проводить со мной все свое время, но я предпочла оказаться здесь, – сказала она, и Гарри кивнул.
– Теперь моя очередь. Как ты провел лето, Гарри?
Он почувствовал жжение в горле от подступивших слез, и предпочел промолчать. Его лето было ужасным. У Дурслей он все время был в своей комнате, глядя в потолок и желая все изменить. С тех пор, как он прибыл в Нору, Уизли были приветливы с ним, но они все казались слишком приветливыми. Если кто-нибудь вспоминал про последние события, раздавалось быстрое «Ш-ш-ш» миссис Уизли. Дурслей ничего не волновало, а Уизли, вероятно, слишком беспокоились, что Гарри сорвется в любую минуту.
Все, чего он по-настоящему хотел, так это того, чтобы его оставили в покое, и он смог поплакать, а также найти возможность изменить что-то, что, как все говорили, изменить было невозможно.
– Мое лето было великолепным, – солгал он.
– Великолепным? – спросила Гермиона с сомнением в голосе.
– Да, – ответил он.
– Ты мог бы послать мне сову, чтобы я узнала об этом. Вместо этого, я вынуждена была понадеяться на Рона, чтобы он рассказал, как ты, а Рон не всегда является образцом красноречия и информативности. Я даже не смогла добиться от него ответа на вопрос, как вы оба сдали свои С.О.В.ы. – сказала Гермиона, и Гарри начал ожидать, что сейчас она расскажет ему о своих полученных оценках, но Гермиона не сделала этого.
– О, Гарри, я так волновалась за тебя. Следующим летом, пожалуйста…
– Ты не моя мать, – пробормотал Гарри, и Гермиона тот час же замолчала. – Пожалуйста, прекрати вести себя, как мать. Миссис Уизли вполне достаточно.
– Я не знала, прости, – сказала Гермиона. Она обняла колени и стала покачиваться на месте, очевидно, что-то обдумывая.
– Мне не нужна мамочка в данный момент, – проговорил Гарри. Говорить правду было не обязательно, но он действительно не нуждался в том, чтобы Гермиона приставала к нему. Это было не то, что было ему нужно в данный момент, от кого бы то ни было.
–А что тебе нужно? – спросила Гермиона, ее голос, был наполнен чем-то, что заставило его желудок сделать кульбит, но он… он бы настолько смущен. – Что я могу сделать?
– Нет ничего, что ты могла бы сделать для меня, – отрезал он, и Гермиона перестала двигаться. Только что он причинил боль ее чувствам, а ведь она всего лишь пыталась помочь.
– Гарри, его нет. Ты не можешь вернуть его так же, как не можешь вернуть своих родителей. Мне жаль, что все так получилось. Мне жаль, что я не подумала тридцать раз прежде, чем мы рванули в Министерство. Я должна была знать, что это была ловушка. Мне следовало знать, – сказала она, и он услышал, что ее голос стал пронзительным от огорчения.
–Это не твоя вина.
–И не твоя. Так что прекращай казнить себя за это, – сказала Гермиона, протянув руку, чтобы взять его ладонь в свою. Держать ее ладошку здесь в темноте было странно, но это было также и прекрасно. Никто не прикасался к нему так долго (за исключением объятий миссис Уизли, когда он приехал в Нору), и ощущения теплой кожи Гермионы было почти достаточно для того, чтобы на глаза навернулись слезы. Простой человеческий контакт. Он никогда в своей жизни по-настоящему не имел его, и до недавнего времени не понимал, как он в нем нуждается. После того, как закончились кратковременные и ошибочные отношения с Чо, он был уверен, что было бы лучше немного подождать, прежде чем пытаться завести новые. У него было слишком много других проблем, чтобы еще беспокоится о том, что кто-то попадет в самый центр этих проблем. Но Гермиона уже была в центре. Была там годы. Все время.
Он обернул пальцы вокруг ее и сжал их. Она сжала свои в ответ.
– Дело не только в Сириусе, Гермиона. Есть еще кое-что, о чем я пока не готов разговаривать. Дело не в тебе… Я не говорил об этом и Рону. Я только должен со всем определиться, – произнес Гарри, и она кивнула. Гермиона облокотилась на него, и он рискнул обнять ее. Все оказалось настолько естественным и намного лучшим, чем все напряженные моменты, которые были с Чо. Он хотел быть с Чо, а она – нет. Она лишь хотела быть с его воспоминаниями о Седрике. Она хотела, чтобы Гарри был кем-то, кем он не был готов быть. Гермиона, напротив, была другой. Неважно кем он был, любой момент с нею был прекрасен.
– Я могу подождать, – сказала Гермиона. – Когда ты будешь готов, я буду рядом, чтобы выслушать тебя. И если я буду слишком походить на мамочку, пожалуйста, вели мне прекратить. Я не хочу быть твоей мамой.
– А кем ты хочешь быть? – спросил он дрожащим голосом. Она вздохнула так, как будто в ее горле застрял воздух. Это было глупо с его стороны спрашивать об этом. Он знал, что Рон чувствует к Гермионе. Но не знал, что Гермиона чувствует к Рону. Или к нему.
– Я не знаю, – произнесла Гермиона так смущенно, как Гарри чувствовал себя неловко в этот момент. Он провел слишком много времени, скрываясь от мира и ища спасения, так что любые чувства, которые он, возможно, испытывал к Гермионе, были глубоко захоронены. Она уравновешивала его. Когда он был зол, она старалась его успокоить. Когда он хотел вскочить и бежать без оглядки, она была тем, кто заставлял его думать о последствиях. Когда у него не было плана, план был у нее. Они так подходят друг другу.
Может быть, дело было в теплом вечере или в мягком свете луны, или в том факте, что он был одинок в течение долгого времени, но он почувствовал непреодолимое желание поцеловать девушку, чью руку он сейчас держал в своей. Он хотел поцеловать свою лучшую подругу. Это чувство отличалось от того, которое было в прошлый раз, когда он хотел поцеловать кого-то, так как в этот раз он был не уверен, хочет ли девушка поцеловать его в ответ.
Он лег на траву, увлекая за собой Гермиону. Они оба уставились в небо, и Гермиона отметила несколько звезд, которые они изучили за последние несколько лет. После этого замечания и последовавшей долгой паузы, Гермиона перевернулась на живот и посмотрела на него.
– Гарри, я скучала по тебе. Я не знаю, хочешь ли ты чего-то, кроме моей дружбы, но я могла бы дать тебе что угодно, – проговорила она, и ее голос был похож на шепот ветра.
– Я не хочу, чтобы ты сожалела об этом. Я не хочу, чтобы что-то заставило тебя сожалеть о том, что ты мой друг, – ответил Гарри. – Я так боюсь кому-нибудь причинить боль.
– Ты не сможешь сделать мне больно, и я никогда не буду сожалеть о тех мгновениях, которые я провела с тобой, – сказала она, и он почувствовал, как стучит в груди сердце. Было почти невозможно глотать или дышать, и он закрыл глаза, пробуя осознать все, что происходит. Этого было слишком много, для того чтобы разобраться. Дыхание Гермионы было так близко от него. Сладкий аромат ее кожи. Это то, что охватило их обоих.
Он открыл глаза, чтобы найти звезды, все еще мерцающие наверху, и подумать о том, как дотянуться до них, но вместо этого он дотянулся до Гермионы. Она оказалась в его объятиях, и они разделили свой первый поцелуй под светом этих звезд. Поцелуй был мягким и сладким, ее губы нежно прижались к его губам. Он не ожидал ничего большего, пока через несколько секунд не почувствовал, что ее рот открылся для него. Их языки с любопытством соприкоснулись, и ее язык легко проскользнул в его рот. Он прижал ее сильнее, и она каким-то образом оказалась под ним. Ее пальцы сжали его пальцы, а ноги обернулись вокруг его пояса. Он никогда не представлял себе этого…. не с Гермионой… и он поборол желание поместить свои бедра напротив ее. Он не хотел заходить слишком далеко так скоро. Того, что произошло, было вполне достаточно. Когда они закончили целоваться, ее глаза горели, а на лице сияла улыбка.
– Ты действительно неплохо целуешься, – оценивающе сказала она и взъерошила его волосы. – Все-таки Чо – дура, что упустила тебя.
– Нет, она не дура, – ответил Гарри, прежде чем подарил Гермионе быстрый поцелуй, а затем добавил, другой, более долгий. – Я думаю, что она знала, кому я принадлежу, даже если я не осознавал этого.
– Тогда, возможно, она и впрямь не круглая дура, – сказала Гермиона, и они рассмеялись.
– Нет, но она – не ты, – ответил Гарри, подвигаясь до тех пор, пока они не легли рядом, уставившись в небо.
–Ты расскажешь мне когда-нибудь, не так ли, Гарри? Пожалуйста, не отдаляйся от меня, – попросила Гермиона.
– Я расскажу. Когда-нибудь, – пообещал он.
Из Норы раздался взрыв смеха, разорвавший летний воздух. Гарри вздохнул. Гермиона тоже.
– Мы должны вернуться прежде, чем кто-нибудь хватится нас, – сказала она.
– Да, должны, – согласился Гарри без энтузиазма.
Он знал, что одна была права, но он был не готов оставить все так, как есть. Будет трудно объяснить это каждому, и, возможно, будет лучше, если они не будут даже пытаться. Он посмотрел на звезды, и Гермиона, вложив свою ладонь в его, указала на созвездие прямо над ними. Возможно, он никогда не сможет убежать от всего, но если Гермиона останется рядом, его это не волновало.